Переводчик Кира Александра Яковлевна

Там, куда мы пришли, крысы заполонили всё бушующим океаном, не оставив человеку места. В этой мрачной обители полуразрушенных многоэтажек жизни быть не могло – и тем не менее, люди не оставляли её. Как птицы на ветвях, они ютились на проржавевших пожарных лестницах вокруг зданий в поисках ночной прохлады – полуодетые после прерванной дрёмы, приведённые в бессонное исступление от жары и влажности дня. Железные прутья поддерживали их неподвижные тела в воздухе в странном, полумёртвом оцепенении, а двигаться они и не могли: все силы их были сосредоточены на том, чтобы из канализационного, мертвечинного смрада ухватить тот глоток воздуха, который поддержит в них жизнь.

Подошвы моих ботинок стёрлись в труху, ноги – в мясо, мясо и кровоточащие мозоли. Ладонь моя, с которой слезла вся кожа, сжималась на белоснежной рукояти её хрупкого зонта: подобная доброта была невероятным даром. От футболки невыносимо несло потом; она пропитывалась им насквозь, высыхала прямо на мне, и это повторялось снова и снова, пока смысла в этом клочке ткани не осталось – солнце жгло меня до костей, иглы песка в порывах ветра раздирали плоть, а пыль стала пеленой в глазах, и я едва мог различить, как день перетекал в багрянец заката и тени сумерек.

Бабушка моя, Нене, всегда говорила: прийти раньше значит прийти вовремя, прийти вовремя значит опоздать, а опаздывать попросту неприлично. И Толстушка, как это часто бывает, неприлично опаздывала – зная, что у меня важные дела сегодня. Я была не против оставаться у бабули Нене на ночь раз в неделю, чтобы Толстушка могла убраться в офисе, вовсе нет. Всё, чего я просила – чтобы она возвращалась домой вовремя, и я могла успеть на автобус до своих субботних дополнительных занятий. Но вот уже третью неделю подряд Толстушка еле шаркала ногами, пересекая порог квартиры бабули с пятнадцатиминутным опозданием, и писклявым голосом протягивала:
– Руби, дорогуша, прости меня! Там такое случилось…
Количеством оправданий моя кузина могла превзойти проститутку в изоляторе, а у меня совершенно не было времени слушать её россказни. У меня был всего один час, чтобы добраться до Южной Филадельфии; я раздражённо поджала губы, надеясь показать, как же мне надоела эта её беспечность.
– Денег на проезд дашь? – я протянула руку, но Толстушка протиснулась мимо меня, проходя дальше по узкому коридорчику – мимо кривоватых семейных фотографий в пёстрых рамках и в небольшую кухоньку в форме буквы “Г”. Я последовала за ней; она стянула с себя нелепый короткий парик и бросила его на кухонный стол.
– Тебе мать должна была оставить.
Из-под тостера выполз крохотный таракашка; Толстушка хлопнула по столешнице ладонью и расплющила его.
– А обратно мне что, пешком идти? Просто дай двадцать центов.
– Было бы – дала бы, – бросила она, споласкивая руки в кухонной мойке. – Но до получки в следующую пятницу мне бы самой концы с концами свести.
У меня волосы встали дыбом. Я начала закипать:
– У бабушки тоже нет денег? А что если бы мне мама забыла на проезд дать?
– Слушай, остынь, а? Я вчера с Инес говорила, она тебе даст. Так что прекрати тут маячить и действовать мне на нервы, если сейчас пойдёшь, то успеешь, – Толстушка потянулась в холодильник за банкой пива. Она поднесла её к губам, делая большой глоток, затем тяжело выдохнула – видать, всю дорогу мечтала об этом. Жадно глотнув ещё раз, расстегнула пуговицы своей синенькой форменной рубашки до пояса; жировые складки там, где должна была быть талия, облегчённо вывалились наружу. – Бабушка приняла лекарства?
Я подхватила рюкзак, недовольно кивая.
– Да, и уже двадцать минут как спит. В одиннадцать надо закапать ей глазные капли.

Trams through the city,
A head — tired — ache;
Snow-cold-freight-grime,
Water pours down, the frost,
Petersburg stormy sky;
Times are hard,
And I see
How the siege tore through them all —
Right here.
In this world,
In this sky, in this tram,
I would lie down flat on the ground
Feel myself meld with the dirt,
And look up, where the stern wisdom lies —
Like an animal looks
At the hand raised at her,
Like a tiny mouse,
In the moment before that hand catches her
In the whistling of grass.

“It’s quite unusual, seeing a college student in this line of work. Student debt, huh?” the client, a middle-aged woman with greying hair and a tremor in her hands, once again lost her train of thought as she was telling Mio the detailed of the upcoming hunt. The girl leaned on the table, propping her head up on her hand, and lazily observed her surroundings. The blue suburban smelled of lavender and saccharine prosperity; it was packed to the brim with family photos, dusty flower decor and china sets, their cups agonizingly tiny. How could one drink from those, she wondered. It felt like half the time one would be worried that one careless move could shatter the cup into pretty little pieces. Not to mention that the actual amount of tea these could hold was miserably small.
The job was a mundane one; not quite easy picking, but neither was it out of the ordinary. The partum appeared on the outskirts, keeping mostly to the park; the client noticed the signs as she was walking her dog in the morning. No mistake here, the lifeless grey grass, the trees losing their leaves overnight. It looked like there were no casualties yet. Then again, leaving a bunch of reckless kids and careless housewives to their own devices here would be most irresponsible.
“Sorry, not a college student. I’m not much for school... I’m homeschooled, I mean.”
She’d always get a different reaction to the fact, most often being a silent pity in the eyes of her clients. Sometimes she’d be met with reproach, something along the lines of “so young, and wasting her life already”, or “where are her parents looking”. Neither affected her too much. After all, both remarks weren’t really applicable to her situation.