12208
Переводчик Бардина Ольга Андреевна
724Свободен
Дата регистрации: 8 декабря, 2016 г.
Россия, Узловая
Женский
Специализации:
(Политический, Художественный, Еда и напитки, Кино и ТВ, Кулинария, Мультимедиа, Образование, педагогика, Питание, диеты, Реклама, Связи с общественностью (PR))
Стаж работы:
1 год
Родной язык:
Русский
Иностранные языки:
Немецкий
Фрилансер
Программы:
Microsoft Office Word, Microsoft Exel, Multitran, ABBY Lingvo
Образование:
Тульский Государственный Педагогический Университет им. Л.Н. Толстого.
Факультет иностранных языков, 2 курс
Направление:Лингвистика
Профиль: Перевод и переводоведение
Возраст:
27 лет
О себе:
Студентка 2 курса. Владение английским на хорошем уровне. Коммуникабельна, ответственна.
Образцы переводов
On Aug. 13, a police body camera in Milwaukee captured the fatal shooting of Sylville Smith, 23, a black man who officials say was fleeing police while armed— something they say is clear in the video. In the immediate aftermath, the public had to take their word for it.
The decision not to release seem odd, especially at a time when trust is so low between cops and some of the communities they serve. But sometimes, it’s not entirely up to law enforcement. Judges may block a video’s release because it could affect potential trials of officers involved. Prosecutors may lobby against it because it could taint a potential jury pool. And in some instances, independent investigative agencies make the final decision, as in Wisconsin, where the state’s department of justice is investigating Smith’s death and will decide whether to release the video.
Officials consider other factors as well, such as the video’s angle or whether the camera was turned on in the middle of an incident, which may affect the completeness or accuracy of the video account. They also must keep in mind privacy concerns of bystanders who may have inadvertently ended up in the shot. “Releasing the footage can help the public in terms of increasing transparency,” says Kami Chavis, a Wake Forest University law professor who studies police accountability. “The key is developing a comprehensive policy, because you have to balance all of those competing interests.”
One city Chavis points to as a potential model is Washington, D.C., where the final decision doesn’t rest with the police or prosecutors. Instead, it’s made on a case-by-case basis by the mayor, who is presumably better equipped to decide whether releasing a video is in the public interest. Most officer-involved shootings, Chavis says, would likely meet that standard.
The decision not to release seem odd, especially at a time when trust is so low between cops and some of the communities they serve. But sometimes, it’s not entirely up to law enforcement. Judges may block a video’s release because it could affect potential trials of officers involved. Prosecutors may lobby against it because it could taint a potential jury pool. And in some instances, independent investigative agencies make the final decision, as in Wisconsin, where the state’s department of justice is investigating Smith’s death and will decide whether to release the video.
Officials consider other factors as well, such as the video’s angle or whether the camera was turned on in the middle of an incident, which may affect the completeness or accuracy of the video account. They also must keep in mind privacy concerns of bystanders who may have inadvertently ended up in the shot. “Releasing the footage can help the public in terms of increasing transparency,” says Kami Chavis, a Wake Forest University law professor who studies police accountability. “The key is developing a comprehensive policy, because you have to balance all of those competing interests.”
One city Chavis points to as a potential model is Washington, D.C., where the final decision doesn’t rest with the police or prosecutors. Instead, it’s made on a case-by-case basis by the mayor, who is presumably better equipped to decide whether releasing a video is in the public interest. Most officer-involved shootings, Chavis says, would likely meet that standard.
Почему записи с портативных камер полицейских не публикуются?
13 Августа в городе Милуоки полицейский с помощью портативной камеры снял выстрел, убивший Сильвилла Смита, афроамериканца 23 лет, который, как заявляют власти, будучи вооруженным пытался совершить побег от полиции - это четко видно на видеозаписи. Общественности приходится верить властям на слово.
Решение не опубликовывать видеозапись может показаться странным, особенно сейчас, когда доверие общества к полицейским находится на грани. Но иногда это не зависит от правоохранительных органов. Судьи могут запретить публикацию видео, потому что это может повлечь за собой возможные судебные разбирательства над полицейскими, попавшими на пленку. Прокуроры могут выступать против публикации, так как это может запятнать репутацию присяжных. И в некоторых отдельных случаях независимые органы расследования принимают окончательное решение, как в Висконсине, где министерство юстиции расследует дело Смита и будет решать публиковать его видео или нет.
Власти принимают во внимание и другие факторы, такие как: под каким углом было снято видео или оказалось ли происшествие по середине кадра, то есть то, что может повлиять на полноту и точность оценки видеоматериала. Также они должны иметь ввиду вопрос соблюдения конфиденциальности информации свидетелей, которые могли случайно попасть в кадр. «Публикация записи поможет людям в условиях, когда открытость информации все увеличивается» говорит Ками Чавис, который является преподавателем права в Университете Уэйк Форест. «Принципиальным моментом является развитие многогранной политики, потому что необходимо балансировать любые столкновения интересов.»
Город, который Чавис считает весьма потенциальным примером, является Вашингтон, где ответственность за окончательное решение не возлагается только на полицию или прокуроров. Заместо этого каждый случай рассматривается в индивидуальном порядке мэром города, который очевидно имеет больше полномочий решать, в интересах ли это общества публиковать видео. Большинству должностных лиц, участвовавших в перестрелке, скорее всего понравится этот образец.
13 Августа в городе Милуоки полицейский с помощью портативной камеры снял выстрел, убивший Сильвилла Смита, афроамериканца 23 лет, который, как заявляют власти, будучи вооруженным пытался совершить побег от полиции - это четко видно на видеозаписи. Общественности приходится верить властям на слово.
Решение не опубликовывать видеозапись может показаться странным, особенно сейчас, когда доверие общества к полицейским находится на грани. Но иногда это не зависит от правоохранительных органов. Судьи могут запретить публикацию видео, потому что это может повлечь за собой возможные судебные разбирательства над полицейскими, попавшими на пленку. Прокуроры могут выступать против публикации, так как это может запятнать репутацию присяжных. И в некоторых отдельных случаях независимые органы расследования принимают окончательное решение, как в Висконсине, где министерство юстиции расследует дело Смита и будет решать публиковать его видео или нет.
Власти принимают во внимание и другие факторы, такие как: под каким углом было снято видео или оказалось ли происшествие по середине кадра, то есть то, что может повлиять на полноту и точность оценки видеоматериала. Также они должны иметь ввиду вопрос соблюдения конфиденциальности информации свидетелей, которые могли случайно попасть в кадр. «Публикация записи поможет людям в условиях, когда открытость информации все увеличивается» говорит Ками Чавис, который является преподавателем права в Университете Уэйк Форест. «Принципиальным моментом является развитие многогранной политики, потому что необходимо балансировать любые столкновения интересов.»
Город, который Чавис считает весьма потенциальным примером, является Вашингтон, где ответственность за окончательное решение не возлагается только на полицию или прокуроров. Заместо этого каждый случай рассматривается в индивидуальном порядке мэром города, который очевидно имеет больше полномочий решать, в интересах ли это общества публиковать видео. Большинству должностных лиц, участвовавших в перестрелке, скорее всего понравится этот образец.
ALEPPO’S location was always a blessing and a curse. It lay at the fork on the Silk Road where goods went south to Africa and the Middle East or north into Eurasia. Merchants milked the proceeds, helped by carrier pigeons from Baghdad bringing daily updates on shifting commodity prices. But it was also a prize. Empires battled for its wealth.
In the tenth century it shifted from Christian Byzantine to Shia Fatimid to Sunni Abbasid hands, sometimes every few days. Merchants nodded, checked the wind and kept out of the fray. Its location was too important not to overcome earthquakes or sacking by the Mongols or Tamerlane. “It was just about trading,” says Philip Mansel, who this year published a timely book on Aleppo’s rise and fall.
Prosperous local merchants invested in music, poetry and food, rather than shrines, of which there are remarkably few. “Excess is obnoxious, even in religious worship,” is an oft-quoted Aleppo proverb. Unlike Damascus, which traditionally was more devout, Aleppo embraced Turkish-speaking Ottoman rulers as readily as French imperialists. Access to their new markets was too attractive to do otherwise. The Ottomans made it their second city after they seized it in 1516. It was the only Arab city where their sultans spent much time.
Aleppo’s architecture and culture reflected its grandeur. The Prophet Muhammad had likened the gardens around Damascus to paradise. But Abu al-Tayyib al-Mutanabbi, considered the greatest of the classical Arabic poets, deemed them merely a route to something even better. Aleppo, he wrote, was his destination.
Many others followed suit. Jews poured in after the Spanish Inquisition. Armenians did likewise when the Turks cleansed Anatolia of Christians. While other cities indulged in occasional bouts of sectarian bloodletting, Aleppo welcomed all comers. Sultan Suleiman the Magnificent celebrated the entrepot’s pluralism and diversity as “a quantity of fine flowers of diverse colours”. And now the list of lost buildings reads like a register of UNESCO World Heritage Sites. One of the world’s oldest vaulted markets lies torched and ruined. Khan al-Jumruk, which once housed the English, French and Dutch consulates, has gone. While the world does nothing, Russia’s bombers are turning history into rubble.
In the tenth century it shifted from Christian Byzantine to Shia Fatimid to Sunni Abbasid hands, sometimes every few days. Merchants nodded, checked the wind and kept out of the fray. Its location was too important not to overcome earthquakes or sacking by the Mongols or Tamerlane. “It was just about trading,” says Philip Mansel, who this year published a timely book on Aleppo’s rise and fall.
Prosperous local merchants invested in music, poetry and food, rather than shrines, of which there are remarkably few. “Excess is obnoxious, even in religious worship,” is an oft-quoted Aleppo proverb. Unlike Damascus, which traditionally was more devout, Aleppo embraced Turkish-speaking Ottoman rulers as readily as French imperialists. Access to their new markets was too attractive to do otherwise. The Ottomans made it their second city after they seized it in 1516. It was the only Arab city where their sultans spent much time.
Aleppo’s architecture and culture reflected its grandeur. The Prophet Muhammad had likened the gardens around Damascus to paradise. But Abu al-Tayyib al-Mutanabbi, considered the greatest of the classical Arabic poets, deemed them merely a route to something even better. Aleppo, he wrote, was his destination.
Many others followed suit. Jews poured in after the Spanish Inquisition. Armenians did likewise when the Turks cleansed Anatolia of Christians. While other cities indulged in occasional bouts of sectarian bloodletting, Aleppo welcomed all comers. Sultan Suleiman the Magnificent celebrated the entrepot’s pluralism and diversity as “a quantity of fine flowers of diverse colours”. And now the list of lost buildings reads like a register of UNESCO World Heritage Sites. One of the world’s oldest vaulted markets lies torched and ruined. Khan al-Jumruk, which once housed the English, French and Dutch consulates, has gone. While the world does nothing, Russia’s bombers are turning history into rubble.
Растоптанные цветы
Положение Алеппо всегда было и благословением, и проклятием. Он находился на развилке Великого Шелкового пути, где товары шли на юг в Африку, Ближний Восток или на север в Евразию. Торговцы извлекали из этого выгоду с помощью почтовых голубей из Багдада, которые приносили ежедневные обновления изменения цен на товары. Это было так же и желанной добычей. Империи сражались за такое богатство.
В 10 веке оно переходило от христианской Византии в руки к шиитам Фатимидов или к сунитам Аббасидов периодически каждые несколько дней. Торговцы кивали, проверяли ветер и держались подальше от конфликта. Его расположение было слишком важно, и ему нужно было преодолеть землетрясения и грабежи, которые устраивали Монголы или Тамерлан. «Это была всего лишь торговля»- прокомментировал Филипп Мансель, который в этом году опубликовал своевременно опубликовал книгу о взлетах и падениях Алеппо.
Процветающие местные торговцы инвестировали в музыку, поэзию и еду, а не в святыни, которых здесь на удивление мало. «Избыток недопустим, даже в религиозном поклонении» говорит часто цитируемая в Алеппо пословица. В отличие от Дамаска, который традиционно был более религиозным, Алеппо принял тюркоязычных правителей также легко, как и французские империалисты. Доступ к новым рынкам был слишком заманчивым, чтобы поступить иначе. Турки сделали его своим вторым городом после того, как захватили его в 1516 году. Это был единственный Арабский город, в котором султаны проводили много времени.
Архитектура и культура Алеппо отражает его величие. Пророк Мухаммад приравнял соды вокруг Дамаска к раю. Но Абу-Аль-Таийб-Аль-Мутанабби, который считается величайшим из классических арабских поэтов, воспринимал их лишь как дорогу к чему-то еще более лучшему. Он писал, что Алеппо было его конечным пунктом.
Многие последовали его примеру. Евреи хлынули туда после Испанской Инквизиции. Армяне сделали то же самое, когда турки очистили Анталию от христиан. В то время как в других городах периодически происходили кровопролития на религиозной почве, Алеппо приветствовал всех приезжих. Султан Сулейман Великолепный превознес плюрализм и разнообразие этого перевалочного пункта, как «изобилие изящных цветков различных цветов». И теперь список разрушенных зданий значится в реестре Всемирного Наследия ЮНЕСКО. Один из старейших мировых рынков подожжен и разрушен. Кхал-Аль-Юмрук, в котором некогда размещались английские, французские, голландские консульства, разрушен. Пока мир ничего не делает, Ро
Положение Алеппо всегда было и благословением, и проклятием. Он находился на развилке Великого Шелкового пути, где товары шли на юг в Африку, Ближний Восток или на север в Евразию. Торговцы извлекали из этого выгоду с помощью почтовых голубей из Багдада, которые приносили ежедневные обновления изменения цен на товары. Это было так же и желанной добычей. Империи сражались за такое богатство.
В 10 веке оно переходило от христианской Византии в руки к шиитам Фатимидов или к сунитам Аббасидов периодически каждые несколько дней. Торговцы кивали, проверяли ветер и держались подальше от конфликта. Его расположение было слишком важно, и ему нужно было преодолеть землетрясения и грабежи, которые устраивали Монголы или Тамерлан. «Это была всего лишь торговля»- прокомментировал Филипп Мансель, который в этом году опубликовал своевременно опубликовал книгу о взлетах и падениях Алеппо.
Процветающие местные торговцы инвестировали в музыку, поэзию и еду, а не в святыни, которых здесь на удивление мало. «Избыток недопустим, даже в религиозном поклонении» говорит часто цитируемая в Алеппо пословица. В отличие от Дамаска, который традиционно был более религиозным, Алеппо принял тюркоязычных правителей также легко, как и французские империалисты. Доступ к новым рынкам был слишком заманчивым, чтобы поступить иначе. Турки сделали его своим вторым городом после того, как захватили его в 1516 году. Это был единственный Арабский город, в котором султаны проводили много времени.
Архитектура и культура Алеппо отражает его величие. Пророк Мухаммад приравнял соды вокруг Дамаска к раю. Но Абу-Аль-Таийб-Аль-Мутанабби, который считается величайшим из классических арабских поэтов, воспринимал их лишь как дорогу к чему-то еще более лучшему. Он писал, что Алеппо было его конечным пунктом.
Многие последовали его примеру. Евреи хлынули туда после Испанской Инквизиции. Армяне сделали то же самое, когда турки очистили Анталию от христиан. В то время как в других городах периодически происходили кровопролития на религиозной почве, Алеппо приветствовал всех приезжих. Султан Сулейман Великолепный превознес плюрализм и разнообразие этого перевалочного пункта, как «изобилие изящных цветков различных цветов». И теперь список разрушенных зданий значится в реестре Всемирного Наследия ЮНЕСКО. Один из старейших мировых рынков подожжен и разрушен. Кхал-Аль-Юмрук, в котором некогда размещались английские, французские, голландские консульства, разрушен. Пока мир ничего не делает, Ро
Тарифы
